Нет, командир, я не могу выполнить этот приказ
Й. Менделевич
Если Вы послушаете мой рассказ, Вы поймёте, почему мне кажутся излишними разговоры о невыполнении армейских приказов. Я имею в виду разгоревшуюся в Израиле дискуссию, нужно ли обратиться к солдатам и призвать их к неповиновению командованию, когда оно пошлет их изгонять евреев из своих домов в Гуш Катифе.
Я изгонял евреев из Ямита. Тогда, в 1982 году, многие из нынешних жителей Гуш Катифа жили чуть южнее. Да, да – как раз в районе города Ямит. Сегодня Вы его не найдёте на карте. А до 1982 года это был цветущий город развития, в который правительство вкладывало средства, а люди – свой самоотверженный труд и кусок еврейской души. И вот была пустыня и превратилась в сад – за десять лет. И вдруг правительство Ликуда (Шарон тогда был министром обороны) решило передать Египту безвозмездно весь этот цветущий район с его полями, парниками, селами, детскими садами, школами, кафе и т.д.
Многие поправят меня и скажут: “Ну не совсем даром – всё-таки она нам мир обещали”. Не буду спорить. Пусть будет так – цветущие районы в обмен на мирный договор. Вы не смотрите, что я сейчас ношу кипу, это особый рассказ. Я ведь двадцать пять лет в Израиле. А в те годы я был совсем свежий “оле ми Русия” и служил в армии.
Наша часть была откомандирована на выселение жителей Ямита. На разводе нам зачитали приказ о выселении, подписанный Менахемом Бегином. Он был очень великодушным человеком и в приказе было написано, что поселенцы – подлинные патриоты Израиля, но они должны подчиниться решению правительства о разрушении Ямита.
Было несколько религиозных ребят, которые сказали, что они не способны выполнить приказ. Их послали на кухню чистить картошку. “Есть еще такие дурачки, – думал я, которые добровольно согласятся пойти ва эту вонючую кухню! Подойдем, подгоним машины, поможем погрузить вещи – и дело с концом! ”
Ну, а то, что нас предупредили, что могут быть юнцы, которые будут пытаться сорвать планы правительства из-за того, что их подговорили политики-экстремисты, – так на то мы и содаты: они узнают у нас, как идти против воли народа. Ведь весь народ рад тому, что Египет наконец заключает с нами мирный договор.
Вот мы и отправились помогать мирному договору. Юнцов, впрочем, оказалось больше, чем мы ожидали: все крыши города были заполнены этими людьми – тысячи человек. А когда мы пригляделись, то увидели, что это совсем не юнцы, а люди разных возрастов.
Довольно паршиво было лезть по штурмовым лестницам и получать на голову оскорбительные проклятия вдобавок к горящим шинам и грязной воде. Это был какой-то абсурд. Стоит против меня совсем приличный человек, которому в автобусе я уступил бы место, смотрит на меня ненавидящими глазами н называет меня предателем. А я должен обливать его мыльной водой из брандсбойта, и, когда он уже ничего не видит из-за разьедающей глаза пены, запихивать в специально придуманные Ариком клетки, чтобы так спускать их с крыш.
Противно мне стало. Так я и говорю своему взводному: “Не могу я тут. Лучше пойду помогать выселять семьи. Поспокойнее будет”. Он так на меня странно посмотрел, и говорит “Ну, иди, иди”. И я пошел. Как раз начали выселять из какого-то домишки. Подогнали грузовик с картонными ящиками – для того, чтобы вещи аккуратно складывать. Подошёл командир к двери, вежливо так постучал. – Открывайте, мол. А на двери такая милая табличка “Барух а-ба” (“благословен входящий”) и под ней – Кац. Все равно как мой сосед, Шлёма Кац. Но когда я стучал к Шлёме, он всегда открывал, хоть ночью, а тот Кац в Ямите дверей не стал открывать. Постучали, постучали. Покричали, покричали. Командир говорит: “Выхода нет, надо ломать”.
У них у специальный таран был приготовлен и – трах – с разгона взломали эту хилую дверь в квартиру. Как каге#исты какие-нибудь. И как только взломали дверь, оттуда я слышу детские крики. Вошли прямо на кухню. Посуда от удара рассыпалась по полу. У меня к ногам сковородка упала с остатками картошки. Такая сковородка, как у меня дома. Хозяйка падает к ногам – “милые, не троньте”. А командир ее оттолкнул, чтобы, значит, не мешала грузить вещи. Тут такой переполох начался. За перегородкой малыш спрятался. Я его увидел. Смотрит испуганными глазами – найду его или нет. У меня аж сердце упало: что ж, кто-то придёт, когда-нибудь ко мне в дом вот так за моим сыном гоняться? Я его, конечно, вроде как не заметил, прошёл мимо...
Смотрю, подогнали девушек-солдаток, чтобы скромностъ соблюсти. Одна солдатка ухватила какую-то всю перемазанную – у неё из носа текло – дочку хозяина, взяла её на руки, а та кусается, сопротивляется всем своим маленьким телом, ревет во весь голос. Ну, так, и солдатка не выдержала такого. Обняла эту девочку, как старшая сестра и тоже заревела. Вроде бы на их сторону перекинулась. Слабые у этих солдаток нервы.
Но и мне не просто. Забежал в соседнюю комнату. Смотрю – там старик лежит. Седой весь, руки морщинистые. Вроде деда моего. Увидел он меня и плюнул мне в лицо. “Ты, – говорит, – ганав (“вор”), по чужим домам лазаешь”. А сам такой печальный-печальный. Видно, примирился со своей судьбой. А на полу – довоенная фотография: парень с красивой девушкой. Это видно, он. От удара бульдозера по стене дома фотография упала. Стекло разбилось. И вместе со стеклом – мое сердце. Я выбежал на улицу и к взводному: “Ты же еврейский солдат. Как же ты мог нас на такое послать? Это же уму не постижимо! Убей меня, я таких приказов выполнять больше не буду”. А командир, что? Он тоже весь бледный, трясет его. Махнул рукой: “К черту это идиотское правительство. Никогда больше не пойду на такое”.
Слава Б-гу, жителей там было немного – кое-как справились. После каждого дома, надо было менять взвод. Предыдущий больше не хотел гоняться за малыми детьми и разрушать чужие квартиры. А если бы их было тысяч двадцать – ну, у кого же сил-то на это хватило бы?!
Конечно, молодые солдаты всего этого не знают. Тоже кинутся по первости в охотку, как я. Ну, а потом все будет, как у нас. А вы говорите “серув пкуда” – сказать им, чтобы не выполняли приказ...
