Меня зовут Йонатан.
У меня пока еще нет внятного объяснения того, как это произошло. Мне даже трудно восстановить хронологическую последовательность событий. Поэтому я просто расскажу о том, что я помню. Когда вы будете делать из этого моего интервью материал для передачи, пожалуйста, не называйте меня "тем, кто остановил размежевание". Это сделал не я. Вернее, конечно, я тоже. Мы это сделали вместе, и моя доля ничуть не больше, чем любого из наших ребят.
Начну, пожалуй, с утра того дня.
У меня не было худшего утра в моей жизни. Нас разбудили и велели готовиться к операции. Нам всем не хотелось туда идти. Но для меня была еще одна вещь, из-за которой это утро было для меня еще худшим, чем для остальных. Я потерял только что обретенную веру в Бога.
Почему, собственно, я вдруг стал верующим? Да, я из нерелигиозной семьи, я учился в светской школе. И я вовсе не стал к тому времени, о котором идет речь, религиозным в общепринятом понимании.
Но у меня не было выхода - чтобы дальше жить, я принялся искать спасения от ситуации, в которой очутился, и не нашел никого, кто мог бы мне помочь, кроме Бога. Я не умел молиться, поэтому я день и ночь просил Его своими словами: сделай чудо! Отмени этот кошмар! Если не ради них, - тех, кого я должен выгнать из дома, - то ради меня самого. Потому что после того, как это произойдет при моем активном участии, я никогда больше не смогу верить в Тебя. Я вообще больше не смогу думать ни о чем. И поэтому у Тебя уже не будет шанса на то, что я захочу приблизиться к Тебе. Если я Тебе не безразличен, сделай так, чтобы этого не произошло.
Так я просил о чуде. А его не было. И вот настало утро, и нас повезли туда. И все было кончено.
***
В последний раз я обратился к Богу, уже подходя к их дому. У меня за спиной были пятеро ребят под командованием Муссы, негевского бедуина. Я должен был проложить им дорогу. "Я сейчас постучу к ним, - пригрозил я Богу. - Если Ты допустишь это, все будет кончено. Ты понимаешь? Все..."
И Он все еще ничего не сделал. И тогда я разозлился. Я был очень зол, когда я поднял руку, сжал ее в кулак и постучал.
Они открыли сразу. Как будто бы ждали меня.
- Проходи, - сказал бородатый мужчина в большой белой кипе.
Он указал мне рукой на кресло, и я машинально, на деревянных ногах, подошел к нему и сел.
Они сидели напротив. Я обратил внимание, что человек, открывший мне дверь, спокойно запирает ее на щеколду. Я-то знал, что ребята Муссы притаились с двух сторон за углом дома. Подозревал ли он об этом? Скорее всего, да. Но по его поведению можно было подумать, что он просто принимает гостя.
Он сел напротив, и я невольно вгляделся в их лица.
Отец, мать, пятеро детей. А это, вероятно, дед.
Дед и заговорил первым.
- Давай знакомиться, - предложил он. - Меня зовут Бецалель.
Я уже знал, что он скажет дальше. И не ошибся.
- В 1945 я был среди тех, кого успели освободить советские солдаты. Мне было семь лет. Каким-то чудом я не только избежал последней "акции", но и выжил, выздоровел и добрался до Эрец-Исраэль.
Он чуть повернул голову и кивнул человеку, который открыл мне дверь. Как будто бы передал эстафету.
- Меня зовут Лиор. Я с детства живу здесь, в этой деревне. Я своими руками построил этот дом и вырастил сад.
Он кивнул жене. Женщина со спокойным и приветливым лицом успокоила малыша, которого держала на коленях, и улыбнулась мне. В ее глазах, так же как и в глазах ее мужа и отца (или свекра?), не было ни малейшего волнения и страха. Она, как и они все, просто принимала гостя - меня.
- Меня зовут Яэль. Я живу в этом доме с тех пор, как меня привел в него мой муж. Я вырастила здесь всех своих детей.
Она тоже чуть повернула голову влево и кивнула четверым сидящим в ряд мальчикам и девочкам в возрасте примерно от пяти до пятнадцати лет.
- А я Тали. Я сегодня убралась в моей комнате и обещала маме, что в ней всегда будет порядок! - гордо сообщила одна из девочек, лет восьми.
- А я спрятала в доме клад, и его уже давно никто не может найти! - весело заявила ее маленькая сестричка.
- Да ладно, клад! - возразил ее брат. - А у меня в комнате зато все как на корабле, по-настоящему. Даже капитанский мостик оборудован.
Я не знаю, как это объяснить. Все этот длилось, конечно, не так долго, но явно дольше, чем период времени, в течение которого Мусса был способен сохранять терпение. Мусса, который вообще не понимал, зачем в этой операции нужен такой "слабак", как я. Он считал мою миссию - постучать в дверь - явно лишней. Просто, по его мнению, это была глупая отсрочка. Он бы с его ребятами все сделал быстро и чисто... Почему же он дает мне столько времени? Почему не врывается следом?
И тут я подумал, что мой собеседник - нет, не один из сидящих напротив, а Тот, чьего внимания я с таким отчаянием, и, казалось бы, безуспешно добивался в течение последних недель, - возможно, Он все-таки слышал меня. Слышал - и решил ответить?!!
***
Я помню, что в этот момент я вдруг со всей силой ощутил, что так оно и есть. От волнения я встал и подошел к окну. Отдернул занавеску, открыл створку.
В саду никого не было. Ребятам Муссы было просто некуда деться отсюда - окно выходило именно в ту сторону, где они на некоторое время спрятались за углом, пропустив, как было приказано, меня вперед. И где же они сейчас?
Внутри у меня все похолодело. Маятник в моем несчастном мозгу качнулся в другую сторону. Как это, где они? Они сочли, что мое время истекло, и пришел их час. Сейчас судьба, которую пустил на самотек Тот, кому я молился, постучится рукой Муссы в дверь...
- Я думаю, уже можно выключить кондиционер и открыть окна, да и дверь тоже, - вдруг спокойно произнес Бецалель. Лиор и Яэль встали и молча сделали то, что он предложил.
Я кинулся к выходу, пытаясь опередить их, но не успел.
В распахнутую дверь вошел начавший сгущаться сумрак, мне даже показалось, что он нес с собой запах моря. Я вышел на крыльцо, и мне почудилось, что воздух, вдруг ставший чуть прохладным, сгустился и обнял меня со всех сторон.
Я оглянулся. Бецалель, Лиор и Яэль стояли позади меня в дверном проеме. Женщина держала на руках малыша, трое детей прижимались ко взрослым, а Тали состроила мне озорные глазки и спряталась за отцом.
Они, казалось, улыбались ветру.
- Вечерами у нас тут вполне можно дышать, - сказал Бецалель.
Я смотрел прямо в их лица.
- Вы знали, что ничего не произойдет, что изгнания не будет? Откуда?
- Изгнания не может произойти, если тот, кто пришел изгонять, этого делать не станет, - послышалось в ответ.
- Так все ребята, вошедшие в другие дома... э... ничего не сделали? В смысле, не приказали собираться и уходить, пока не поздно?
- Раз вы этого не сделали, то этого и не случилось. Ведь Я же могу действовать только вашими руками, - ответил мне Бог.
***
Муссу я нашел уже поздно вечером. Среди костров, горящих во множестве среди туристического лагеря, он с его ребятами обосновались несколько в стороне. Впрочем, в их компании уже сидели двое явно посторонних - поселенец и солдат, - и, пробуя кофе из крошечной чашечки, наперебой обсуждали его достоинства и недостатки. Мусса, как гостеприимный хозяин, скромно молчал, творя следующую порцию этого волшебного напитка.
- Йонатан! - окликнул он меня.
Я подошел, сел рядом.
- Ты был неправ, - сказал Мусса. - Ты должен был меня предупредить, что вы на самом деле никого не собираетесь выгонять из этого, как вы говорите, Гуш-Катифа, и что они на самом деле никуда не собираются уходить. Ты поставил меня в дурацкое положение.
- Ну, прости...
- Очень интересно. Уже несколько лет нам талдычат сверху, что вы уходите, и вдруг оказывается, что это не так! Вы что, обманывали нас?
- Сверху - это откуда?
- Ну... глава правительства...
- Разве это - сверху? Сверху как раз и было решено, что мы остаемся.
- Ты хочешь сказать, что Аллах так решил? - Мусса любил называть вещи своими именами.
- Ну да.
- А почему Он так решил?
- Видимо, провел голосование.
- Это как?
- Так. В наших сердцах. Самым-самым демократичным способом. Ты же понимаешь, если бы мы сами решили уходить, мы бы ушли.
- Э..., но я ведь тоже, в таком случае, участвовал в этом голосовании.
- Естественно. Более того, я уверен, что и население Газы в нем участвовало.
- И Аллах решил по большинству?
- Конечно. Подозреваю, что большинство было подавляющим.
Мусса не возразил, только протянул мне как раз дошедшую до нужной кондиции порцию кофе.
***
Вокруг повсюду пели - на иврите и, кажется, по-русски. У одного костра хабадники делали лехаим. Неподалеку плясали бреславские хасиды.
Я бродил среди палаток и костров, пока не наткнулся на них.
Они сидели вместе, плотной группой. Безбородые мужчины, все до одного без головного убора, женщины в джинсах и коротких открытых футболках. Среди тех, кто весело пел у других костров, тоже очень многие – да даже большинство - были так одеты. Но эти выделялись не столько одеждой, сколько молчаливостью и каким-то недоумением, застывшим в глазах. Они не пели, а разговаривали, скорее даже, перебрасывались репликами. Лагерь проигравшего меньшинства.
Только потом я понял, зачем я к ним подошел, зачем вообще я их искал, вместо того, чтобы присоединиться к одному из костров в гуще веселого лагеря победителей.
- Можно присесть? - спросил я.
Они обернулись и посмотрели мне в лицо. Все до одного. Я ощутил на себе как бы один укоряющий взгляд.
- Садись, победитель, - наконец, ответила одна из девушек.
Некоторое время царило молчание.
- Здесь неплохой климат, а? И дом построить, наверно, можно было бы совсем недорого... - произнес спутник той, которая нехотя разрешила мне к ним присоединиться.
- Но ведь это же не наше! - горячо произнесла девушка.
- Парень, как же так, - обратился ко мне мужчина лет сорока, похожий на университетского профессора. - Ведь это на самом деле не наше!
Они продолжали смотреть мне в глаза. Они ждали ответа.
- Почему не наше? Вы же знаете из Танаха, что здесь жили евреи, - я апеллировал в основном к "профессору". Мне казалось, что он один из тех, что может подтвердить мои слова. Несколько человек обернулись к нему, и он нехотя кивнул.
Но я чувствовал, что этого недостаточно. Я их не убедил. Слово "Танах" не было решающим в их лексиконе, - как, впрочем, и в моем в то время.
Все опять обернулись ко мне. Я понял, что дуэль продолжается, и я совсем не тот, кто может оптимальным образом выступить в роли оппонента…
- Но у нас нет никакого права тут жить! - продолжила та же девушка.
- Почему? Почему же ты считаешь, что мы с тех пор утратили право на нашу землю? - спросил я.
- Лучше уйти, чтобы не раздражать тех, кто пришел сюда жить позже! - ответила она.
- Но разве мы им мешаем? Разве мы чем-то ущемляем жителей Газы? Разве территория Гуш-Катифа - это именно то, что решит те проблемы, которые у них есть?
- Мы им мешаем просто потому, что они не хотят, чтобы мы здесь были!
Все, сидящие у костра, по-прежнему смотрели мне в лицо. Я задумался, подыскивая аргументы. Я хотел ответить так: утверждать, что "они не хотят" - это по меньшей мере бездоказательно... Но я медлил, чувствуя, что мы с уплываем в вязкую трясину спора, не имеющего разрешения... И тут пришла помощь.
- Я не могу уйти отсюда, потому что в освободившейся пустоте поселится тьма и протянет щупальца по всему миру. Я не имею права освобождать ей место, - сказал Бог.
